Барщевский М. Ю. «Командовать парадом буду я!» М. Олма Медиа Групп. 2007.

В книге описаны 12 судебных дел с участием Осипова. Давайте посмотрим, что это за дела и как он достигает в них нужного клиентам результата. При чтении помните, что действие происходит в 80-е годы прошлого века, все цены — советские. Цитаты из книги даны курсивом.

Дело № 1

Подзащитный Осипова по фамилии Дзинтарс (вор, особо опасный рецидивист) обвиняется в мелком хищении государственной собственности по ст. 92 УК РСФСР. Он украл тренировочные штаны стоимостью 16,48 руб. в магазине «Детский мир» в Москве, был задержан, в краже сознался. Факт кражи подтверждается показаниями двух оперативников, троих свидетелей и продавщицы.

В судебном заседании по совету Осипова Дзинтарс говорит, что взял штаны с прилавка, вышел с ними из магазина, затем его заела совесть, он решил вернуть их назад в магазин, но когда подходил с этой целью к прилавку, то был задержан. Идея Осипова: это добровольный отказ от совершения преступления, состава кражи нет, Дзинтарс должен быть оправдан.

Любому студенту юридического факультета, прослушавшему курс особенной части уголовного права, ясна ошибочность этой позиции: кража — формальный состав, она окончена с момента завладения вещью, завладение было, состав завершён, далее никакого добровольного отказа быть не может. Суд это понимает и назначает наказание один год исправительных работ. Дзинтарс приятно ошеломлён таким исходом. Есть чему удивиться: суд, по всей видимости, квалифицировал его действия по ст. 92 УК РСФСР, которая предусматривает наказание до одного года исправительных работ. Но эта норма распространяется на случаи присвоения или растраты, либо кражи с использованием лицом своего служебного положения. В данном деле эта норма не применима. На самом деле действия Дзинтарса должны быть квалифицированы по ч. 3 ст. 89 УК РСФСР как кража, совершенная особо опасным рецидивистом, которая наказывается лишением свободы на срок от пяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества или без таковой. Поэтому судья никак не мог дать ему год исправительных работ.

Уже в первом деле проявляется одна странная особенность описания автором судебных процессов с участим своего героя — это неадекватная реакция окружающих на его действия. Что было бы, если бы дело Дзинтарса рассматривал реальный, а не книжный, суд? Объяснения Дзинтарса ничего шокирующего и необычного в себе не содержат. Ссылка на добровольный отказ — это нормальный способ защиты от обвинения. Судья, рассматривавший это дело, просто молча заслушал бы эти объяснения, молча удалился бы в совещательную комнату, затем, вернувшись, спокойно огласил бы приговор. Совершено рядовое, рутинное дело. Ничего особенного.

Теперь посмотрим, как по воле автора реагируют на объяснения Дзинтарса персонажи книги: «В помещении повисла абсолютная тишина. Скука улетучилась. А может, растворилась в потоках удивления, гнева, шока, растерянности, которые, исходя от разных людей, сидевших в зале, завертелись в странном вихре, не перемешиваясь, а налетая друг на друга и разбиваясь в пыль. Выражение лиц, что Белолобова [судья — С. Р.], что прокурора, что Ирины Львовны [адвокат Ирина Львовна Коган — наставник главгероя], менялось ежесекундно». Судья прерывает заседания и требует Осипова, Коган и прокурора к себе в кабинет. Там он орёт на Осипова: «Ты что, твою мать, щенок, вытворяешь? Извините, адвокат Коган, за обращение „щенок“ к вашему стажёру! Ты что мне здесь ярмонку устроил? С кем шутишь?! Хочешь на ковре в райкоме поплясать? Я сейчас Марлену позвоню, и не быть тебе адвокатом!

— Иван Иванович! Вы извините, но я правда ни при чём. Я разве сообразила бы, что получается добровольный отказ от совершения преступления — в этот момент Ирина Львовна, поняв, что случилось, посмотрела на Вадима таким взглядом, за который можно было многое отдать. Сказать, что взгляд был восторженным, — ничего не сказать!»

В этом фрагменте удивительно всё: и неадекватная реакция судьи на совершено стандартный довод о добровольном отказе, и восторженная реакция Коган на ошибочный замысел своего ученика. Интересно, а с чего бы это ей смотреть на него «восторженным» взглядом? Она тоже не знает базовых основ уголовного права?

В этом деле у Осипова явно учиться нечему. Ну, что ж, пойдём дальше.

Дело № 2

Доверительница главного героя — пенсионерка, зарабатывающая стиркой белья, накопила 1 000 руб. Её супруг, тоже пенсионер, после заключения брака зачислил эту сумму на свой счёт в банке. Доверительница предъявила к супругу иск о расторжении брака и возврате добрачных 1 000 руб. Другой адвокат сообщил ей, что она имеет право только на половину этих денег. Ей не нравиться этот ответ, она обращается к Осипову. Последний, изучив дело, видит следующее: шестого апреля будущий супруг закрывает свой счёт в сберкассе, остаток своих денег в размере 10 000 руб. он в тот же день вносит на счёт доверительницы Осипова, где уже лежат те самые накопленные ею 1 000 руб., итого на её счёте оказываются 11 000 руб. Через два дня после этого, восьмого апреля, регистрируется брак. Ещё через два дня, десятого апреля, её счёт на 11 000 закрывается, а на имя супруга открывается счёт на те же 11 000 руб.

Осипову приходит в голову идея: он увеличивает размер иска и просит взыскать с супруга своей доверительницы не 1 000 руб., принадлежащих ей до брака, а 11 000 руб. мотивируя это тем, что до брака на счёте его доверительницы было 11 000 руб., следовательно, это и есть её добрачное имущество, которое должно быть ей полностью возвращено. Услышав эти доводы, «судья посмотрела на Осипова с нескрываемым интересом». Затем судья предлагает сторонам заключить мировое соглашение, по которому 11 000 руб. делятся пополам. Адвокат ответчика соглашается с этим предложением и уговаривает своего доверителя его принять. В результате доверительница главгероя вместо 1 000 руб. получает 5 500 руб.

Странное дело. Ни судья, ни адвокат ответчика не видят, что для того, чтобы зачисленные ответчиком на счёт истицы до брака 10 000 руб. могли считаться принадлежащими ей необходимо, что бы для такого зачисления имелось правовое основание, например, договора дарения. Однако о таком основании в книге ни слова. По каким мотивам ответчик, редкостный жлоб в описании автора, зачислил на счёт своей будущей супруги свои 10 000 руб. не ясно. Следовательно, эту сумму клиентка Осипова получила без оснований. Эта сумма является ничем иным, как её неосновательным обогащением, которое подлежит возврату ответчику. Тот факт, что эти деньги были внесены ответчиком, ничего не меняет: для неосновательного обогащения не важно, чьи действия явились его причиной. Снятие со счёта истицы 11 000 руб. и зачисление их на счёт ответчика — это возврат неосновательного обогащения потерпевшему и, одновременно, возникновение на его стороне нового неосновательного обогащения в размере 1 000 руб., накопленных истицей до брака.

Таким образом, если бы судья и адвокат ответчика разбирались в элементарных основах гражданского права, то максимум, что мог взыскать Осипов для своего клиента — это добрачные 1 000 руб. И здесь нам явно нечему учиться у главного героя, кроме, разве что, необходимости в студенческие годы более внимательно читать учебник гражданского права.

Дело № 3

Подзащитный главного героя — директор магазина Мирский — взял из кассы магазина 75 000 руб. что бы купить, затем с выгодой перепродать 25 000 талонов техосмотра автомобилей, затем, оставив себе доход в виде разницы, вернуть 75 000 в кассу, но сделка сорвалась. Мирский должен вернуть в кассу 75 000 руб., сделать этого не может, теперь ему вменяют ст. 93.1 УК РСФСР — хищение государственного имущества в особо крупных размерах, срок от 8 до 15 лет или «вышка».

Автор описывает работу главного героя с делом: «Вадим кропотливо изучал дело. Страница за страницей, том за томом. А томов было двадцать семь. Из них половина — документы: товарно-транспортные накладные, акты на списание, бухгалтерская отчётность, акты сверки расчётов, опять накладные. И все по второму кругу. Потом по третьему, четвёртому, пятому… Можно сойти с ума. Отличались только номера страниц, даты документов, количество килограммов и суммы. Все это надо было переварить, понять и найти, где следователь ошибся. Где его можно подловить». «Шла третья неделя процесса», «Прошло ещё две недели…»

При этом Осипов в заседаниях зачем-то делает вид, что дела не знает. Почему — так и осталось загадкой, автор замысла главгероя не раскрывает. Этот обстоятельство вполне резонно раздражает судью: «И главное, что выводило Нину Петровну [Нина Петровна Косыгина — судья, — С. Р.] из себя, так это то, что Осипов, изучавший дело неделями, ежедневно по многу часов, дела так и не знал!».

По ходатайству главгероя суд вызывает эксперта для допроса в заседании. Осипов начинает задавать эксперту вопросы. Какие — автор не пишет, однако они, непонятно почему, производят сильное впечатление на судью и других участников процесса: «Косыгина поймала себя на мысли, что диалог адвоката и эксперта увлекает её. Вопросы были профессиональными, некоторые с подковыркой… Эксперт начал нервничать, но пока отвечал точно, не путаясь. Осипов стал задавать вопросы более жестко, напористо. Эксперт занервничал уже не на шутку. Вдруг Косыгина сообразила, что Осипов вообще в свои записи не заглядывает. Вопросы задает по памяти. А вопросы-то — по документам. Смутное ощущение одураченности стало наплывать на Нину Петровну. Что-то происходило такое, чего она пока не могла осознать, но что-то необычное. Все шло не так, как раньше. Это был другой адвокат! Не Осипов! То есть то же тело, лицо, одежда. Но другой голос, другой взгляд. Совершенно другой уровень профессионализма. А Осипов продолжал задавать вопросы. Он по памяти гонял эксперта по 90-страничному заключению, просил прокомментировать некоторые несовпадения между выводами, содержащимися в разных разделах экспертного заключения. Бред! Парень знал экспертизу наизусть! Мало того, в его вопросах проскальзывало и глубокое знание самого предмета. То, как он ссылался на ГОСТы, правила бухучета, нормативы, определяющие естественную убыль разных товаров, а их были десятки и десятки, — все это было настолько неожиданно, что Косыгина на какое-то время „выпала из процесса“. Она только успевала переводить взгляд с Осипова на эксперта и обратно. И прокурор, и Мирский делали то же самое».

Содержания допроса автор не приводит, поэтому остаётся неясным зачем Осипов заявил ходатайство о допросе эксперта. Последний вызывается не для того, чтобы его «гонять» и заставить нервничать, а для того, чтобы разъяснить неясности и противоречия в экспертном заключении с целью либо окончательно их устранить, либо, если они не устранимы, получить повод для назначения повторной или дополнительной экспертизы. Удалось ли Осипову достичь этой цели — из текста книги не ясно. И тут снова происходит тоже, что в деле № 1 — неадекватная реакция судьи на действия главгероя: «У Нины Петровны потемнело в глазах от ярости. Впервые она поняла, в каком состоянии люди идут на убийство. Сколько раз подсудимые рассказывали ей, что сами не понимают, как могли убить, что на них нашло затмение, что разум помутился. Но Нина Петровна не могла себе этого представить. А сейчас — могла! — „Перерыв. Десять минут. Адвокат — ко мне!“ — почти прокричала Косыгина, вскочила, как подпрыгнула, и ринулась к себе в кабинет, свалив по дороге совсем не лёгонькое председательское кресло».

Стоп. А с чего бы это вдруг судье впадать в ярость и кричать? У неё спокойно идёт процесс. Адвокат задаёт вопросы эксперту. Эксперт на них отвечает. Раньше адвокат приходил в процесс не зная дела. Теперь, через пять недель процесса, он дело наконец-то знает. Обычная типовая ситуация. Где здесь повод для ярости?

Осипов заходит в кабинет судьи и излагает свою позицию: «В деле нет ни одной подлинной товарно-транспортной накладной. Только копии. Эксперт сегодня подтвердил, что заключение давал по тем документам, что в материалах дела. Только по копиям. То есть по филькиным грамотам. Вы лучше меня знаете, что если в хозяйственном деле нет „первички“, оригиналов первичных документов на товары, то и дела нет! Осудить по копиям товарно-транспортных накладных — это еще смешнее, чем осудить за убийство, когда нет трупа! И вы, разумеется, это заметили раньше, чем я».

И снова мы видим неадекватную реакцию судьи: «Косыгина впала в ступор. В её мозгу происходили неуправляемые, разнонаправленные движения обрывков мыслей. «Осипов — наглец и самоуверенный нахал. Он — абсолютно прав. Передопрашивать свидетелей бессмысленно. Оригиналов документов нет. Только копии. Это — пустые бумажки. Осипов разговаривает со мной, как с сопливой девчонкой. Еще издевается, мол, сами наверняка заметили. Прокурорша — дура. Ходит в рваных колготках. А эксперт, старый идиот, куда смотрел, когда экспертизу делал? Мирский тоже, получается, меня обманывал. Все мужики — сволочи. Никому нельзя верить! А Лева, хорош гусь, — не мог узнать, с кем мне предстоит иметь дело. Но по талонам действительно разовый эпизод. Можно признать виновным частично. Но этот нахал! А как играл! А все-таки я его раскусила».

Очень странный взгляд на дело. С каких это пор копии документов — пустые бумажки? Кто-то оспаривает их подлинность? Нет. Значит, это нормальные письменные доказательства в уголовном деле. Непонятны также упрёки эксперту: что значит «куда смотрел»? Если бы была проведена экспертиза подлинности подписей или печатей в документах или давности их изготовления — тогда да, упрёк был бы справедлив, так как такие экспертизы делаются только по оригиналам, и лишь в редких случаях по копиям. Но в данном деле экспертиза другая — бухгалтерская. Задача эксперта — проанализировать данные бухгалтерской документации и сделать вывод о наличии или отсутствии недостачи в магазине, но для этого не нужны оригиналы документов, достаточно копий.

Тем временим разговор в кабинете судьи продолжается. Осипов продолжает излагать свои доводы: «…Представитель государственного обвинения сам признал тот факт, что умысел Мирского был направлен не на похищение названной суммы, а на её временное изъятие с последующим возвратом. Другими словами, само обвинение признает, что Мирский не крал эти деньги, не обращал их в свою собственность, как говорим мы, юристы, а выражаясь по-простому, по-житейски — одолжил у государства без его согласия. Это преступление? Да, вынужден признать, что это преступление. Но не хищение в особо крупном размере, то есть не статья 93-я «прим», а… — Вадим сделал паузу и посмотрел на Косыгину. Та неосознанно кивала головой, соглашаясь с адвокатом. Воодушевлённый Осипов продолжил: — …а злоупотребление служебным положением. Пусть и повлекшее тяжкие последствия, но злоупотребление, а не хищение. То есть не 93-я «прим», а статья 170-я, часть 2-я, со сроком наказания до восьми лет лишения свободы»

Таким образом, что у нас получается: главному герою понадобилось пять недель раз за разом изучать дело, чтобы заметить, что в нём нет оригиналов документов, только копии (нормальный адвокат видит это сразу), а также на то, чтобы решить задачку на разграничение состава хищения и злоупотребления полномочиями, которую студенты юридических факультетов на практических занятиях по особенной части уголовного права решают за пять минут.

Несмотря на эти странности у судьи внезапно возникает чувство острой симпатии к Осипову, которое быстро растёт и достигает уровня какого-то совсем запредельного неадеквата: «Нина Петровна любила умных людей. Она любила у них учиться. И ничего, что Осипов такой молодой. Ей было приятно, что её переиграли! По всем правилам. Честно. Воспользовавшись её самомнением, её самоуверенностью. Так и надо! «Учись, Нинка!» — подмигнула Косыгина своему отражению и представила, как вечером она расскажет все Леве. «Два старых ишака, которых переиграл молодой мальчишка!» В эту минуту мысли Нины Петровны скакнули в сторону, и она подумала о сыне, первокурснике юрфака: «Вот бы он бы так…»

В чём Осипов переиграл судью и чему она должна у него научиться автор, к сожалению, не объясняет.

Дело № 4

Слушается уголовное дело, в котором главное доказательство — это показания сотрудника милиции, по следам на снегу нашедшего и задержавшего подсудимого. Осипов запрашивает и представляет суду справку из Гидрометеоцентра СССР о том, что в день задержания снега не было, уличив, тем самым, милиционера в лжесвидетельстве. Суд отправляет дело на дополнительное расследование.

Всё очень просто и тривиально. Несмотря на это судья в восторге; он «…удивился, поняв, что больше не испытывает к … адвокатам отрицательных эмоций. Молодцы! Отработали свой хлеб честно. И красиво!».

Дело № 5

К доверителю Осипова предъявлен иск о взыскании алиментов на ребёнка, отцом которого доверитель записан в ЗАГСе. Истица — мать ребёнка — также располагает доказательствами признания ответчиком своего отцовства, включая фотографии, на которых он вместе с ребёнком. На самом деле отец — другое лицо. Доверитель признал себя отцом по просьбе своего старого друга — отца истицы. Последний, однако, умер и подтвердить это не может. Осипов от имени доверителя предъявляет встречный иск о признании записи об отцовстве недействительной. От доверителя он узнаёт, что ранее истица в другом суде предъявляла иск об установлении отцовства и взыскании алиментов к другому лицу, но чем это закончилось неизвестно. Осипов через своего друга, работающего в КГБ, находит это дело и показывает суду иск, приговор суда в отношении ответчика и заявление истицы об отказе от иска. На вопрос Осипова истице: «Кто отец ребёнка?» та отвечает: «Не знаю». Суд в иске об алиментах отказывает, встречный иск о признании недействительной записи об отцовстве удовлетворяет. Снова всё просто и тривиально.

Дело № 6
На новогодней студенческой вечеринке изнасилованы две девушки. Все молодые люди — участники вечеринки — вину отрицают. Улик нет. Следствие в тупике. Однако через некоторое время к следователю приходит старик — дед одного из участников вечеринки, на квартире у которого она происходила и признаётся о том, что изнасиловал он. Следствие не верит — у старика не то здоровье, но он упрямо настаивает на своём и ему предъявляется обвинение в изнасиловании.

Осипов защищает старика. Ему очевиден самооговор. Для того, чтобы убедить в этом суд Осипов придумывает хитрый финт: он договаривается с одним из родственников старика о том, что на следующий день после судебного заседания, в котором старик признает перед судом свою вину, на его счёт в сберкассе будет зачислены 15 000 руб. В следующем заседании Осипов просит суд приобщить сведения о зачислении денег, что, по его утверждению, доказывает, что старик получил деньги за самооговор от истинного виновника, следовательно, его клиент не виновен. Объяснить появление 15 000 руб. на его счёте старик, разумеется, не может. Суд отправляет дело на дополнительное расследование.

Снова странная ситуация. Следователь в ходе дополнительного расследования получит в банке сведения о вносителе денег, найдёт и допросит его, быстро выяснит, что никакого отношения к плате за самооговор эти деньги не имеют, после чего снова направит дело в суд, в котором обвиняемым будет всё то же старик, ведь деньги за самооговор он не получал, что будет дополнительным доказательством правдивости его признания, в результате чего положение старика в суде стало бы ещё более тяжёлым, чем до возврата дела на доследование. Между тем, главгерой этого не учитывает, и его такая перспектива ничуть не волнует. Автора всё это тоже не волнует, так как после описания этого дела он называет Осипова, который, по сути, путём фальсификации доказательств добился лишь возврата дела на доследование, адвокатом, только что выигравшим «один из самых сложных процессов в своей жизни».

Дело № 7

Главный герой представляет интересы женщины в бракоразводном деле. Супруги делят имущество. Для того, чтобы большую часть имущества суд оставил за его клиенткой он предлагает найти «свидетелей», которые соврут суду, что большую часть имущества муж вывез из квартиры, когда клиентки не было дома. Так же он договаривается с подругой клиентки о том, что она явится свидетелем в суд и будет врать, что она — любовница мужа — забеременела от него, сделала аборт, за что получила в подарок кольцо с драгоценными камнями, что должно подтвердить расходование мужем денег не в интересах семьи, а значит может явиться основанием для уменьшения его доли при разводе. На вопрос Рыскина — адвоката мужа: «Где вы делали аборт?», подруга, разумеется, отвечает: «Не помню».

К счастью, безнравственный замысел главгероя благодаря грамотной работе Рыскина в суде с треском провалился: «Вадим понял, что процесс он продул по полной программе. Позиция Рыскина выглядела изящно и непробиваемо. Более того, благородство Глеба Правдина [муж — С. Р.] заслуживало прямо-таки „установки бронзового бюста на родине героя“. Когда решение суда огласили, Вадим понял, что его худшие опасения оправдались. Рыскин, прощаясь, поблагодарил за совместную работу в процессе и совсем на выходе вдруг обернулся, подошёл к Вадиму и сказал: — Я много слышал о вас, Вадим Михайлович. Особенно от Коган. А она разбирается. Но мой вам совет, поскольку вы действительно талантливы. Не заигрывайтесь. Не думайте, что вы уже поймали Бога за бороду. Извините, конечно, что я позволяю себе вас учить, но, знаете ли, обидно как-то… — повернулся и ушёл. Вадима трясло от злости».

Всё верно. Так и должно быть. Главгерой справедливо получил по заслугам.

Дело № 8

Двое подростков обокрали автомобиль, принадлежащий посольству ФРГ, им вменяют хищение государственного имущества, совершённое группой лиц по предварительному сговору. Одного из них защищает Осипов. Он стоит в очереди в СИЗО для встречи со своим подзащитным. В очереди он встречает следователя, ведущую это дело. Она зачем-то рассказывает Осипову, что ей поступил приказ сверху вывести из дела второго обвиняемого — соучастника клиента Осипова, представив всё так, как будто бы преступление совершил только его клиент. Главгерой этому рад: отпадает соучастие. Он обращает внимание следователя на то, что по сложившейся судебной практике хищение имущества, принадлежащего иностранному государству, квалифицируется не как хищение государственного имущества (ст. 89 УК РСФСР), а как хищение имущества, находящегося в личной собственности по значительно более мягкой ст. 144 УК РСФСР. Следователь с такой квалификацией соглашается. Затем Осипов идёт к судье, своему давнему знакомому, и договаривается с ним о том, что суд назначит его клиенту исправительные работы, зачёт время пребывания в СИЗО и освободит в зале суда, так в этом случае наказание будет считаться отбытым. Судья соглашается. Осипов за это даёт судье взятку своими часами, стоимостью 350 руб. Клиент, узнав об этом, компенсирует Осипову эту сумму.

Это одно из дел, в котором задача главного героя упрощается благодаря вмешательству внешних сил. В остальном ничего особенного, кроме того, что главгерой опускается до криминала, и снова решает вопросы уголовного права на уровне задачек для студентов.

Дело № 9

Клиент Осипова «Юрий Юрченко пришёл пьяным домой к бывшей жене, устроил скандал, бранился нецензурными словами, швырнул в женщину пепельницу. Она увернулась, но пепельница разбила окно. Все это происходило в присутствии их восьмилетней дочери. Следствие квалифицировало действия Юрченко по части 2 статьи 206 УК РСФСР: „хулиганство, совершенное с особой дерзостью и цинизмом“.

Бывшая жена на такой результат совсем не рассчитывала и хочет, чтобы дело прекратили. На встрече с Осиповым она объясняет происшедшее так: „У меня день рождения был. На работе — я бухгалтером в ЖЭКе работаю — меня поздравили. Чай с тортом попили, букет подарили. У нас так принято, ну, в ЖЭКе нашем. Я припозднилась домой. А пришла когда, там Юра, пьяный. Налетел на меня, мол, шлюха, по свиданиям бегаешь. Я-то, увидев его, думала, он поздравить меня пришёл. Знаете, приятно все же. А оказалось наоборот. Ну, слово за слово, и понеслось. Я сдуру милицию вызвала. Они его повязали. Я думала, утром отпустят. А он, видать, и им что-то наговорил“.

Осипов договаривается с ней, что в суд она изменит показания и будет говорить, что Юрченко ругался, но не матом, и пепельницу в неё не бросал. Суд, услышав это, возвращает дело на дополнительное расследование, где оно было прекращено за отсутствие состава преступления.

Сама же потерпевшая помогает Осипову и только благодаря этому, а не адвокатскому мастерству главного героя, дело закрыто.

Дело № 10

Директор универмага Кузьмичев обвиняется в многочисленных преступлениях: „Букет“ Кузьмичеву собрали цветастый. Спекуляция, взятки, новомодная статья — торговля из-под прилавка, халатность, злоупотребление служебным положением, подделка документов. Серьёзная, расстрельная статья вырисовывалась, правда одна — взятки, но главное, уж конфискация имущества была обеспечена … Составили опись имущества, наложили арест. Общая сумма, когда товароведческая экспертиза выдала цифры, звучала круче крутого — 220 тысяч рублей! Дача с содержимым одна потянула на 150 тысяч».

Серьёзные обвинения. Правда почему-то несмотря на объём похищенного «всё дело строилось на показаниях сотрудников универмага и, главное, Булычевой» — даме, имевшей от Кузьмичёва внебрачного ребёнка.

Главный герой думает, как построить защиту, но ему ничего в голову не приходит: «Все эти дни, а точнее, недели Вадим, конечно же, думал о том, как построить защиту Кузьмичева. Ни материалы дела, ни подробнейшие разговоры с самим Владимиром ничего толкового не дали».

Каким-то непонятным образом он получает информацию о судье Зеленцовой, рассматривающей данное дело: «…было ей тридцать пять, до сих пор не замужем, низкорослая, полная и с высоким писклявым голосом». После этого Осипову приходит в голову идея: нанять театрального актёра, который соблазнит (???) судью и внушит ей, что давать Кузьмичёва расстрел «негуманно». Именно ему, а не адвокату, «предстояло сыграть в деле решающую роль».

Это дало результат: «Зеленцову как будто подменили. Мало того, что она похорошела, посвежела, стала улыбаться, так она и процесс вела иначе, чем вначале. Конечно, она продолжала снимать вопросы Вадима и отклонять его ходатайства. Но вопросы снимала намного реже, а ходатайства отклоняла как-то незлобно. Даже скорее с сожалением, чем с равнодушием. Но главное, что заметили все, заседания заканчивались ровно в 18.00. Без задержек».

Затем актёр сообщает Осипову новость: судью вызвали в КГБ и потребовали вынести Кузьмичёву оправдательный приговор, сопроводив его вынесением частного определения в адрес милиции, в котором она должна обличить недостатки в её работе в ходе следствия по делу Кузьмичёва, чтобы КГБ могло использовать это частное определение в аппаратной борьбе против МВД СССР.

Хорошо, допустим так. Но какие доводы Осипов может предложить суду для оправдания своего клиента? Автор этого не объясняет. Выступление Вадима в судебных прениях автор описывает лишь в общих словах не забывая хвалить своего персонажа: «Речь Вадима заняла шесть часов. Плюс перерыв на час. Адвокат эпизод за эпизодом анализировал предъявленное обвинение. Напоминал о противоречиях, нестыковках в показаниях свидетелей. Особенно упирал на явные глупости в показаниях Булычевой. Несколько раз даже произнёс слово „самооговор“. Почему-то адвокат Булычевой очень неодобрительно в эти моменты смотрел на Вадима. Но Вадим никакого внимания на него не обращал, а мерно, монотонно шёл дальше и дальше. В зале возникло ощущение танковой атаки. Моторы гудели ровно, но надвигающаяся мощь — не металла, а железной логики, тем более страшная своей силой, что Вадим исключил в речи всякие эмоции, — делала своё дело. Тишина стояла полнейшая. Минх и Шатунова [народные заседатели — С. Р.] брали ручки, склонялись к блокнотам. Зеленцова, не записавшая ни слова во время выступления Иванова [прокурора — С. Р.], сейчас время от времени что-то помечала в своих бумагах. В конце речи Вадим заговорил о гражданской совести. О совести тех, от кого зависит судьба человека. Вадим подчеркнул, что имеет в виду следователя, но только дурак мог не понять — это было прямое обращение к судьям. К их совести. Осипов не сомневался, что Зеленцова не даст ему договорить. Такого не позволяли никому, но Вера Ивановна молчала, слушала, отвернувшись к окну. Или не слушала, а пропускала мимо ушей. Вадим понять не мог. Но он и не на неё рассчитывал. Минх будто вдавилась в кресло и не поднимала глаз. Шатунова же, наоборот, гордо выпрямила спину, смотрела в упор на Вадима, кивала головой, вся подавшись вперёд. Казалось, она сейчас вскочит с каким-нибудь боевым кличем и бросится на амбразуру. Иванов снисходительно улыбался. Когда Вадим попросил оправдать Кузьмичева за отсутствием доказательств его причастности к инкриминируемым деяниям (для заседательниц Вадим уточнил простым языком — „Просто он ни в чем не виноват!“), Зеленцова спокойно объявила: — Спасибо, товарищ адвокат. Перерыв на десять дней».

Результат: «Когда Зеленцова закончила читать приговор, в зале раздались аплодисменты, звук которых перекрыл дикий крик Булычевой. Она получила 8 лет общего режима. Кузьмичев был оправдан по всем пунктам обвинения».

Всё здорово, но так и осталось непонятным, а что Осипов как адвокат сделал для оправдания, как он строил позицию в суде? Каким был бы приговор, если бы в дело не вмешалось КГБ?

Дело № 11

К Осипову обращается его друг из КГБ, который просит принять защиту его знакомой дамы (Снежана), по делу о ДТП: она сбила насмерть пешехода «на зебре» днём на нерегулируемом переходе на глазах у десятка свидетелей.

Осипов просит друга найти человека, который возьмёт вину на себя, говоря о том, что он ехал рядом с дамой в машине и случайно схватился за руль. Такой человек находиться (!). Это Смирнов, бывший коллега мужа подсудимой. Муж предлагает версию: «…Смирнову стало плохо с сердцем и за руль он схватился случайно. Снежана же его не назвала, поскольку боялась, что бывшего шефа посадят и уж наверняка выгонят с работы за дружбу с „отъезжантами“. Кроме того, у Смирнова действительно было больное сердце. Это легко доказать».

Разумеется, замысел главного героя триумфально реализуется: «В суде все прошло как по маслу. Появление Смирнова в качестве свидетеля, вызванного по ходатайству Осипова, произвело эффект разорвавшейся бомбы. Снежана орала: „Только не это! Никогда! Я отказываюсь от своего адвоката!“ Репетировал Вадим с ней эту сцену раз пять, пока не добился достоверности. Снежана все время переигрывала. Расчёт на простое человеческое любопытство судьи, наверняка желающей увидеть, кого же так сильно боится показать эта „фифа“, оправдался полностью. Несмотря на возражения прокурора, неглупого мужика, с ходу заподозрившего подвох, судья ходатайство удовлетворила, и Смирнова допросили. Сам Смирнов волновался так сильно, что ему и впрямь стало неважно с сердцем прямо в зале суда. Пришлось вызвать „скорую“, которая сделала укол, и Смирнов смог продолжать давать показания. Вот чем судья была разочарована, так это тем, что Смирнов оказался в машине на правах бывшего шефа Снежаны и друга её мужа. Совсем не интересно! Но именно это и показалось ей подтверждением достоверности показаний Смирнова. Про Осипова судья была наслышана и понимала, что если бы он что-то „конструировал“, то наверняка более интригующее, чем шеф и друг… Оправдательный приговор гласил — „за отсутствием состава преступления“. И хотя это был не первый оправдательный приговор в карьере Вадима, он, разумеется, обрадовался».

Снова всё очень странно. Если ДТП, как пишет автор, случилось днём и его видели десяток свидетелей, то никто из них не видел и не мог видеть Смирнова, находящегося в машине, поскольку его там просто не было; как следствие, в протоколах допросов свидетелей могла фигурировать только Снежана, без Смирнова. Он не был и не мог быть указан ни в протоколе ДТП, ни в протоколе осмотра места происшествия. А если бы ещё прокурор запросил сведения из лечебных учреждений, то доказал бы, что Смирнов в день ДТП за медицинской помощью, связанной с сердечным приступом, не обращался, что было бы дополнительным косвенным доказательством, что в день ДТП никакого сердечного приступа у него не было. Эти доказательства в совокупности опровергли бы факт наличия Смирнова в машине в момент ДТП и изобличили бы его ложные показания, в результате чего идея Осипова с подставным свидетелем рассыпалась бы в прах. Почему на это не обратил внимания прокурор — непонятно. Снова в действиях Осипова состав уголовного преступления — организация дачи ложных свидетельских показаний. Кроме того, не понятно: если бы такой человек, как Смирнов не нашёлся, как бы строил защиту Осипов?

Дело № 12

Клиент главного героя, Захар Буйнаков, предъявил к своей супруге иск о признании брака недействительным. Обстоятельства дела автор излагает так: «Два года назад по просьбе кого-то из своих приятелей, но, честно говоря, больше из-за денег, … заключил фиктивный брак. Сумма — 5 тысяч рублей. Условия, как заметил Вадим, стандартные — регистрация брака, московская прописка, через год развод, она выписывается. Все довольны. Последствия тоже оказались стандартными. Анжела, так звали счастливую обладательницу новоиспечённой московской прописки, сначала стала тянуть время, мол, пока другого жилья не нашла, а потом и вовсе отказалась выписываться. К этой проблеме добавилась другая, много хуже. Она забеременела!».

Изучив дело в суде Осипов обнаружил, что Анжела приобщила к делу «письменные свидетельские показания родственников Анжелы из славного города Грозного, заверенные тамошним нотариусом», а также предоставила фотографии, на которых «Захар с Анжелой сидят рядышком на скамейке в парке, стоят на фоне какого-то памятника». Более того, в прошедших по делу двух заседаниях доверитель Осипова признал, что «Анжела реально проживала в его квартире, готовила ему завтраки, что в гости иногда вместе ходили. Правда, исключительно к её друзьям. Однако, как настаивал Буйнаков, близких отношений не было, семьи не было, так, просто хорошо соседствовали».

Ситуация осложнялась так же тем, что интересы ответчицы представляла Алла Константиновна Смирнова, которую автор характеризует как одну из старейших и опытнейших адвокатов Москвы. Кроме того, Осипову не приходило в голову никаких идей как усилить позицию своего доверителя: «Дополнительное раздражение вызывала полная пустота в голове. Вадим никак не мог дождаться озарения. Должно же что-то придуматься! Всегда какой-то фокус приходил на ум! Не отупел же он совсем с этими кооперативами? Но, увы…».

Наконец, уже в конце судебного заседания Осипову приходит в голову хитрый финт:

«Неожиданно Вадим выкрикнул:

— Нет, простите, ещё один вопрос, — все чуть не подпрыгнули на своих стульях. В голосе Осипова и следа не осталось от уныния и обречённости, первые нотки металла прорезались отчётливо и резко. — А скажите, коли вы утверждаете, что у вас с якобы мужем были близкие отношения, какая особая примета есть у него в нижней части живота? Шрам? Родимое пятно? Может, ожог?

— Что?! — женщина развернулась на всем ходу и растерянно смотрела то на Вадима, то на Смирнову.

— Я возражаю, товарищ председательствующий! — вскочила Смирнова. Она мгновенно поняла, какую игру затеял Вадим.

Но и Трифонова [судья — С. Р.] поняла. Спокойно, демонстративно вежливо судья ответила:

— Ну, почему же, товарищ адвокат? Ваш коллега задает вполне правомерный вопрос.

— Я отказываюсь отвечать, это интимно! — попыталась спастись якобы жена.

— Нет уж, отвечайте! — жестко потребовала Трифонова.

Буйнаков наблюдал за всей этой сценой с видом полного идиота. Он вообще не понимал, что происходит. Компанию ему составляли народные заседательницы.

— Я не видела, было темно! — лучшего ответа Анжела не нашла.

— Зато здесь светло так, что аж ясно! Думаю, не только мне, — Вадим выразительно посмотрел на Трифонову. Та с большим интересом изучала Осипова. Это был другой человек. Совсем! Глаза горели, тонкие длинные пальцы выстукивали дробь по крышке стола. Голова гордо откинулась назад. Трифонова перевела взгляд на Смирнову. Та все поняла. Ее растерянность была и жалкой, и забавной одновременно.

Если Смирнова еще как-то попыталась в прениях сгладить ситуацию, долго рассуждая о том, что кавказское воспитание не позволяет женщине говорить в присутствии мужчин об интимных подробностях личной жизни, то Вадим мучить суд не стал. Его речь была предельно простой и короткой.

— При всем уважении и, если угодно, профессиональной зависти к мастерству моего процессуального противника Аллы Константиновны Смирновой, я должен заметить, что правда — как шило. В мешке не утаишь. Кто бы его ни ткал, какие бы невидимые нити ни использовал. Мое обращение к вам будет цитатой из древнейшей и мудрейшей книги человечества: имеющий очи да увидит! Здесь ведь не так темно, как в спальне ответчицы, правда? — Вадим скромно сел на свое место.

Судья ушла в совещательную комнату и через пару минут вышла с решением. Разумеется, только резолютивной частью. Трифонова делала вид, что читает написанный текст, хотя и Осипову, и Смирновой было понятно, что перед ней пустой лист бумаги. Иск Буйнакова был удовлетворен, брак признан недействительным».

Давайте вдумаемся, что произошло. Осипов приходит в процесс не подготовленным, надеясь, что по ходу дела на него сойдёт озарение. И это происходит: он задаёт ответчице абсолютно недопустимый с точки зрения адвокатской этики вопрос, хитрость которого в том, что любой ответ на него, данный по существу, может поставить под сомнение наличие у ответчицы с его доверителем супружеских отношений.

Для ответчицы самым лучшим вариантом действий в этой ситуации было бы спокойно промолчать. Ответчица не свидетель, она не обязана отвечать на вопросы. Именно так она и поступает. Однако, чтобы у читателя, не знакомого с тонкостями процесса, не возникло сомнений в правильности замысла Осипова автор создаёт впечатление, что ответчица обязана отвечать: «Нет уж, отвечайте! — жестко потребовала Трифонова». Здесь адвокату ответчицы достаточно было спокойно повторить: на этот вопрос её доверительница отвечать не будет. И всё — вопрос Осипова цели не достигает. Однако Смирнова, опытнейший адвокат, как характеризует её автор, этой элементарной вещи почему-то не делает, вместо этого она «еще как-то попыталась в прениях сгладить ситуацию».

Ни один судья в здравом уме, при имеющихся в деле доказательствах реальности брачных отношений клиента Осипова и его жены никогда не признает их брак недействительным только потому, что ответчица отказалась отвечать на вопрос адвоката истца о наличии у её мужа особых примет в области интимных частей тела. Для сравнения я рекомендую прочесть речь адвоката Московской городской коллегии адвокатов, той же, кстати, в которой состоит Осипов, Б. В. Филиппова в интересах И. Я. Сыркиной, предъявившей к своему мужу иск о признании брака недействительным, как иллюстрацию того, как глубоко надо копать, как много надо собирать фактов и доказательств, какую по настоящему высокопрофессиональную работу надо провести адвокату в реальном суде, что бы добиться успеха в подобном деле (см. Речи советских адвокатов по гражданским делам. М. Юридическая литература, 1976. с. 60−70). Увы, Осипову, такой уровень профессионализма недоступен.

***

Сразу скажу: я не верю, что дела Осипова — это реальные дела из личной практики автора или его коллег. Это скорее литературная обработка адвокатских баек и анекдотов, наподобие ходячей истории про Фёдора Никифоровича Плевако, старушку и чайник, только из 80-х годов прошлого века.

Судя по тому, как автор описывает судебные дела с участием главного героя видно, что книга рассчитана не на юристов, а на людей, не имеющих юридического образования и не знающих как идёт настоящий судебный процесс, имеющих представление о суде разве что по судебным телешоу или криминальным сериалам.

Автор хочет, чтобы главный герой вызывал симпатию у читателя, но поскольку оценить уровень его мастерства такой читатель не может, то автор делает так, что главного героя все хвалят.

Его хвалят клиенты: «Вы — азартны! Очень азартны. Поэтому в бизнесе вам делать было бы нечего. А вот как адвокат вы незаменимы. Вы просто не сможете работать вполсилы, если примете дело. На неприятности пойдете, но переть будете напролом», «…Теперь наступила Милина очередь задуматься: «Парень-то себе цену знает. Или по крайней мере хорошо прикидывается. С амбициями и неглуп. Землю будет рыть носом. Никто из друзей Сергея меня не обвинит, что я наняла кого попало», «…Ты — игрок. Простые дела тебя не интересуют».

Его хвалят коллеги-адвокаты: «Как-то один из Великих позвал Вадима к себе в кабинет. Уже одно это было событием из ряда вон выходящим. «Светила» обычно не снисходили до траты времени на общение с коллегами. Вадим думал, что речь пойдет о передаче очередного дела, и радостно прикидывал, какой еще из накопленных за прошедший год долгов друзьям родителей сможет отдать. Но разговора не было. Услышал он наказ — короткий и жесткий. — Ты — талантлив. У тебя большое будущее. Адвокатская профессия — редкая удача. Ты будешь очень хорошо зарабатывать», «Вадим был горд: два великих адвоката страны общались с ним как с ровней», «Наглый, грамотный, чрезвычайно самоуверенный, однако с мозгами. Стариков не уважает, но перед «Золотой пятеркой» заискивает. Говорят, с фантазией, иногда придумывает и впрямь интересные трюки. Невероятно амбициозен».

Его хвалят судьи (см. дело № 3).

Наконец, его хвалит сам автор: «Самомнения у Вадима с годами явно поубавилось. Но на смену пришла не менее высокая самооценка. Вадим, как профессионал, реально знал свои возможности. Это знание порождало гордость и… скуку. Вадиму становилось неинтересно. Азарт пропал. Он вспомнил, как года три назад начал принимать только те гражданские дела, от которых до него отказались минимум два адвоката».

Все эти похвалы рассыпаны по всему роману в таких объёмах и подаются с такой звериной серьёзностью и пафосом, что чем дальше читаешь — тем более тошнотворное впечатление это производит. Мастерство Джона Гришема, пишущего об адвокатах легко, с юмором и иронией, Барщевскому, увы, недоступно. Для сравнения прочтите написанный на близкую тему роман Гришема «Rogue Lawyer» (в российском издании «Вне правил». Издательство АСТ, 2016), в котором, как и у Барщевского, выведен крайне неоднозначный с точки зрения этики адвокат Себастиан Рад. Но при этом в отличие от Барщевского, Гришем не позиционирует своего главного героя как героя положительного, а у Барщевского Осипов — это герой безусловно положительный, в какой-то степени даже идеал адвоката.

Автор явно стремился показать Осипова как высочайшего профессионала в своём деле, однако цели не достигает. Осипов делает элементарные с точки зрения адвокатского мастерства вещи, которые, однако, преподносятся автором читателю как нечто выдающееся (дела № 4 и 5), демонстрирует незнание базовых основ уголовного и гражданского права (дела № 1 и 2), решает правовые вопросы уровня задачек для студентов (дела № 3 и 8), помогает подзащитным, фальсифицируя доказательства, но при этом не думает о последствиях (дело № 6), подговаривает лжесвидетелей (дело № 7, 11), даёт взятку судье (дело № 8), выигрывает дела благодаря случайному вмешательству внешних сил: потерпевших или КГБ (8, 9, 10, 11), при этом выигрывать дела ему активно помогают его оппоненты, которые демонстрируют удивительную беспомощность в простейших вопросах права и анализа доказательств (дело № 2, 11, 12). Эти факты дают мне основания утверждать: Осипов — плохой адвокат, учиться у него нечему.

В заключение несколько слов о поведении главного героя с точки зрения адвокатской этики. Собирая доказательства и работая в заседаниях Осипов ведёт себя не этично: хамит, кричит, лукавит, врёт, подстрекает к лжесвидетельству, а идея с актёром (дело № 10) так уж совсем за гранью добра и зла. Если до чтения книги Барщевского вы прочтёте брошюру выдающегося советского адвоката, также как и Осипов, члена Московского городской коллегии адвокатов, Давида Петровича Ватмана «Адвокатская этика» вышедшую в 1977 году (т.е. Осипов вполне мог быть с ней знаком), а затем примените сформулированные в ней этические правила к поведению Осипова, то придёте в ужас. Осипов — это идеальный антигерой, как будто специально придуманный автором для того, чтобы нарушать все мыслимые нормы адвокатской этики.

Простой обыватель, прочтя книгу Барщевского и попав под обаяние главного героя, сделает вывод, что адвокат — это не интеллектуал, это не тактичный, вежливый, спокойный, сдержанный человек, имеющий высокий уровень общей культуры, уважительно относящийся к суду и к участникам процесса, а базарный хам, «нахал и наглец» (как не без гордости характеризует автор Осипова), цель которого в том, как бы остроумнее стереть оппонента в порошок: «Он чувствовал, что от хамства все равно не удержится, а потому решил себе не противиться. …Испепеляя взглядом противника, он думал о том, что теперь о «легонько побить» можно забыть. Теперь он этого алкаша размажет по стенкам так, что его три дня ложками соскребать будут».

В представлении такого обывателя адвокат достигает нужного клиенту результата не благодаря филигранному знанию закона и судебной практики, умению ясно и убедительно излагать свои мысли, и не в результате кропотливой аналитической работы с доказательствами. Нет, он достигает результата благодаря хитрым финтам, возникающим у него в голове как результат случайного озарения или экспромта.

Автор потакает очень старому, широко распространённому обывательскому взгляду на адвоката как на лукавого пройдоху, циркового фокусника, который, когда надо, может жёстко всех поставить на место, «размазать по стенке» и т. п. Это подсознательное представление, доныне сидящее в головах у многих современных людей, уходит корнями в средневековье, когда задача представителя перед судом состояла в победе в судебном поединке. Такая работа требовала качеств не мыслителя-интеллигента, а брутального война. Обывателю даже в голову не придёт, что работа со строгим соблюдением норм адвокатской этики требует от адвоката гораздо больше сил, интеллекта и культуры, чем работа без их соблюдения.

Таким образом, обсуждаемая книга — это серьёзный удар по престижу и авторитету адвокатской профессии; удар тем более сильный, что её автор в прошлом сам известный адвокат.