Борис Львович Гершун — дореволюционный санкт-петербургский адвокат. Начал как сотрудник канцелярии (помощник судьи по-современному) в Правительствующем Сенате. С 1895 по 1899 г. г. был помощником у выдающегося адвоката В. Н. Герарда, затем с 1899 по 1918 годы — вёл собственную практику. Специализировался на гражданских делах.

Эта книга — его мемуары, которые он начинает со службы в Правительствующем сенате и заканчивает прекращением существования Санкт-Петербургского совета присяжных поверенных в 1918 году. Мы относительно неплохо знаем жизнь и творчество уголовных адвокатов той эпохи, а вот о тех, кто работал в области цивилистики, не знаем почти ничего. Книга Б. Л. Гершуна этот пробел отлично заполняет. Он увлекательно пишет о своих адвокатских делах, коллегах, судьях, чиновниках, деловых партнёрах, рассказывает огромное количество разных адвокатских историй, пишет о том, как был организована работа адвокатов, как проходили судебные заседания, как он строил отношения с самыми разнообразными клиентами.

Общие впечатления от книги очень грустные. Всё, что описано в этой книге — это адвокатура и судебная система которую мы в 1917 году безвозвратно потеряли и так и не восстановили: высокопрофессиональные судьи с безупречной репутацией, которые внимательно слушают адвокатов, тщательно вникают в каждое дело, стремясь решить его не только по закону, но и по совести, а в сторонах спора видящих не бумажных истца и ответчика, а живых людей, талантливые трудолюбивые адвокаты, безупречно исполняющие свой долг, безусловно уважительные отношения между адвокатами и судьями, добрые товарищеские отношения между адвокатами, высокий уровень правосознания у большей части общества, всеобщее уважение к закону и суду. Вот что пишет автор о ситуации после издания большевистского Декрета о суде 1917 года, который отменил прежние суды и присяжных поверенных: «За более чем полувековое существование адвокатуры, сословные учреждения, да и сама адвокатура казались так органически сросшимися с бытом и жизнью русского общества, что уничтожение адвокатуры и закрытие учреждений казались совершенно немыслимыми. Мало кто, и менее всего сами большевики, верили тогда в продолжительность их властвования, и Совету [присяжных поверенных — С. Р.] ни на одну минуту не приходило в мысль прекратить свою деятельность».

Для меня как для адвоката книга особо интересная тем, что позволяет сравнить как работала цивилистическая или, как сейчас говорят, «бизнес-адвокатура» в конце 19-го — начале 20 века с тем, как она работает сейчас, в наше время. Есть много сходства, но есть существенные отличия. Средин их я бы выделил четыре:

1. Огромную роль в жизни адвоката играет местный Совет присяжных поверенных (аналог современной региональной адвокатской палаты), намного больше, чем сейчас адвокатская палата. Здесь и регулярные обращения за разрешением этических вопросов, и совместные консультации, и организация особых конференций, в которых происходили обязательные в течение двух лет для каждого помощника групповые практические занятия и чтение рефератов, по которых руководители давали заключения.

2. Адвокаты работают только индивидуально, по-современному — только в форме адвокатских кабинетов, но с правом найма секретарей и помощников. В начале 1918 года автор лично сам разработал законопроект, разрешающих, как он пишет, «т. н. адвокатских societas, т. е. соединения нескольких адвокатов для совместного отправления под общим именем профессиональных обязанностей». Но при этом по мнению автора такие адвокатские образования должны «избегать всего, что могло бы придать адвокатскому соединению характер торговой фирмы, и разрешение адвокатских соединений не должно ни в чём колебать установленных многолетней традицией правил, запрещающих вывески, рекламы, ссылки на специальность и т. п.».

3. Адвокатский статус позволяет работать по трудовому договора с коммерческими организациями (в то время это называлось «юрисконсульство»), избираться в их органы управления и получать за это вознаграждение. Интересно, что автор не обсуждает проблему «адвокатской монополии», так как этой проблемы тогда просто не существовало. Для людей той эпохи было совершенно очевидно, что в суд по гражданским должны ходить только те, кто умеет это делать, т. е. адвокаты или юрисконсульты компаний.

4. Адвокаты поощряют помощников к переходу на личную практику и не видят для себя в этом каких-либо проблем в плане конкуренции. Автор пишет о своих отношениях с помощниками: «…Они ценили то, что я никогда не эксплуатировал их, оплачивая довольно прилично их труд, не отнимал у них весь день, старался, что бы у них образовалась своя практика, направлял к ним клиентов, не требовал себе половины получаемого ими гонорара, выдвигал их, где мог, не боялся ставить их в непосредственные отношения с моими клиентами, и когда случалось, что мои клиенты становились клиентами моих помощников, я не заявлял никаких претензий, считая это вполне естественным явлением».

Автор даёт много интересных мыслей, в том числе о методике работы: «Я тогда вспомнил совет Герарда, данный мне по какому-то поводу: всегда лично осмотреть подлинный предмет спора — будет ли это документ, будет ли это какая-либо вещь, будет ли это помещение»,  о клиентском сервисе: «Клиентелла не всегда может оценить, является ли поверенный хорошим юристом, талантлив ли он, но она всегда видит то внешнее отношение к делу, о котором я сейчас говорил, и по этому признаку нередко судит адвоката», об адвокатских ценностях: «Беспринципность для адвоката — худший грех, пожалуй, более опасный для адвокатуры, чем бесчестность адвоката».

Очень интересное наблюдение автора о психологии суда, которое я могу подтвердить личным профессиональным опытом: «В этом деле я ещё раз убедился в том, что было правилом моей адвокатской деятельности: не боятся формальных трудностей в деле, если правда на моей стороне, и не брать формально выигрышных дел, ели за ними нет правды и справедливости. Сколько раз я видел и убеждался, что суд не желает быть орудием несправедливости, опирающейся на формальный закон, и всячески изыскивает способы отказать неправым по существу требованиям. В совещательной комнате сидят такие же люди, что и мы, и так же, как и мы, они неохотно следуют формальному закону, если его силой совершается несправедливость. Требования закона иногда так категоричны, что им приходится подчиняться, но при малейшей возможности суд ищет выхода из конфликта между законом и справедливостью».

Самая, пожалуй, уникальная часть книги — это личные авторские воспоминания о других выдающихся адвокатах: Пассовере, Плевако, Карабчевском, Андриевском, и, что для меня особо ценно, о Казаринове, про которого я нигде не мог найти более-менее внятную информацию. С каждым из них автор был лично знаком и оставил в книге ценные наблюдения. Вот что он пишет о Пассовере:

«В чём сила Пассовера как адвоката? В умении подчинить слушателя логическому ходу своих мыслей. Его не слушать нельзя было. Он овладевал вниманием аудитории, а затем, захватив слушателя в свою власть, приводил его туда, куда хотел. Я его раз слушал по делу, с которым был знаком и по которому не был согласен с го позицией. У меня было чувство, что он точно рос, вырастал, а я всё становился меньше, слабее. Он меня вёл как в той сказке чародей, завлекающей ребёнка в лес. Ребёнок не хочет идти, а всё же идёт, чует опасность, но не в силах сопротивляться чарам кудесника, который — и это знает ребёнок — всё равно заведёт его туда, куда захочет. Пассовер редко выступал, но всегда без портфеля, без досье, без заметок. По памяти — по-видимому совершенно феноменальной — он цитировал сложные расчёты, длинные документы и решения Сената, ряды дат и цифр. Он не только знал превосходно дело, но умел его представить с исключительной выпуклостью».
А вот о Плевако:

«Вскоре мне привелось услышать Плевако качестве гражданского истца в деле о духовном завещании Попова. Я разрабатывал в этом деле весь материал для моего патрона Герарда, защищавшего присяжного поверенного Зеленко, и потому слушал все дело, составляя заметки для патрона. Первая речь Плевако была бледна и сказана без всякого убеждения и увлечения. На беду подсудимых. защитники обвиняемых Меранвиль-де Сен-Клера и других — (кроме Герарда) нападками на гражданского истца раздразнили Плевако и немедленно после окончания речей защитников он, как раненный бык на красное, выскочил в середину зала — между скамьями присяжных заседателей и защитников — и произнёс ответную речь, потрясшую всю аудиторию. Хотя я стоял на точке зрения, противоположной гражданскому иску, я слушал, как зачарованный. У меня было то же чувство, которое я за несколько лет перед тем пережил, смотря на Кивач. Я был в Петрозаводске вместе с петрозаводским присяжным поверенным Леви мы не поленились поехать 60 вёрст лошадьми до Кивача, считающегося самым большим водопадом в Европе. Меж скалистых, обросших лесом берегов нёсся с шумом и рёвом неудержимый поток, со страшною силою разбивавшийся о скалы, торчавшие среди реки. Рейнский водопад, который я после того видел, казался после Кивача детской игрушкой. Чтобы показать нам силу потока, лесорубщики, работавшие на берегу, спустили среди потока громадное толстое бревно. Поток стал играть этим бревном, как спичкой, подымая и бросая его о скалы, и в несколько минут бревно, то погружаясь в пену, то с неимоверной силой выбрасываемое вверх, ломалось и превращалось в щепы.

Когда Плевако говорил, мне казалось, что несётся Кивач, и я беспомощно несусь в потоке, который несёт меня против моей воли все дальше ломая моё сопротивление. Я не соглашался с Плевако, но увлечённый силою его слова, чувствовал, что моё внутреннее отрицание его доводов слабеет, что я потерял волю и, если бы я был присяжным заседателем, я бы немедленно вынес обвинительный приговор. Речь Плевако подымалась до высшего пафоса, я не мог бы привести ни тогда, ни сейчас её содержания, я помню только яркие цитаты из Священного писания, сравнения из римской истории. Огненная лавина неслась, сжигая и уничтожая все своём пути. Только тогда я понял. что есть сила слова, и понял, почему Плевако пользуется всероссийской славой. Защитники — главным образом Миронов — виновники разразившейся и пронёсшейся бури, сидели бледные и растерянные. Герард, подзащитного которого Плевако не затрагивал, сказал несколько слов, Андреевский, как всегда, отказался от реплики, Миронов что-то беспомощно возражал, Всем обвиняемым, кроме Зеленко, был вынесен обвинительный приговор и, как я потом случайно узнал, исключительно под влиянием речи Плевако, устранившей все сомнения присяжных заседателей. Ни до того, ни после того я речи такой сокрушительной силы не слышал".

***
Рекомендую книгу всем, кому интересная адвокатская мемуарная литература. .