Генна Сосонко "Давид Седьмой". Издательство Андрей Ельков. М. 2014.
Крайне неоднозначная книга о знаменитом советском шахматном гроссмейстере Давиде Бронштейне.
Я многим обязан Бронштейну. В своё время мне сильно повезло: на 11-летие в январе 1987 года отец, зная мою страсть к шахматам, подарил мне только что вышедший «Самоучитель шахматной игры» Бронштейна. Книгу я поначалу принял равнодушно, ещё не подозревая какая атомная бомба попала ко мне в руки и только потом, изучив до конца понял, что её содержание далеко выходит за рамки обычного шахматного учебника для начинающих. Эта книга была изложением оригинального авторского мировоззрения, частью которой была такая же оригинальная авторская философия шахмат, как части человеческой культуры. Через шахматы Бронштейн учил своих читателей трём очень трудным вещам: самостоятельно мыслить, принимать решения и нести за них ответственность.
Конкурируя с Ботвинником, своим главным идейным и шахматным оппонентом, Бронштейн не только пропагандировал творческую сторону шахмат своей игрой, он её активно теоретически обосновывал в своих книгах и статьях. Для десятков тысяч простых советских шахматных любителей был абсолютно чужд сухой холодный ботвинниковский исключительно спортивный подход к шахматам. Для них шахматы были радостью и удовольствием, особой формой человеческого общения, творческого диалога, ведущегося на особом шахматном языке, имел безупречную репутацию и высокий моральный авторитет.
В противоречии с этими фактами в книге Сосонко Бронштейн изображён как эгоистичный капризный неврастеник, который быстро перегорел после матча с Ботвинником и в уже в конце 50-х годов прошлого века вышел из большой игры, пропагандировал разной степени бредовости чудаческие идеи (например, что шахматы — это искусство, но никоим образом не спорт), истекал ядом в адрес коллег-шахматистов, прежде всего Ботвинника, был падок на лесть, люто не выносил критики. Каспаров в четвёртом томе «Великих предшественников», объясняя трагический слом, произошедший с Фишером, писал, что его масштаб как шахматиста значительно превосходил его масштаб как личности. Ту же самую мысль Сосонко пытается внушить читателям и о Бронштейне.
Автор неудачно и по-дилетантски пытается оспаривать творческие и философские взгляды Бронштейна, осуждает его за те или иные поступки. Ставит ему в вину тесные дружеские связи с Б. С. Вайнштейном, занимавшим высокий чин в НКВД в 30−40-е годы. Считает правильным то, что Бронштейна в 70−80-е годы долгое время не выпускали на зарубежные турниры, так как он не мог давать результаты, о которых могло рапортовать спортивное начальство, хотя в любом нормальном государстве спортсмены, как и прочие граждане, ездят за границу для себя, а не для начальства. И уж совсем удивительно читать сомнения Сосонко о том, стоило ли Бронштейну отказываться от подписания коллективного письма советских шахматистов, осуждающих Корчного, отказавшегося возвращаться в СССР.
Генна Сосонко хорошо известен своими содержательными биографическим очерками о жизни известных шахматистов. Он всегда объективен и для каждого из них находит добрые слова. Однако в книге про Бронштейна этого нет. Автор к нему пристрастен, зол, раздражителен, периодически теряет объективность, из-за чего книга сильно проигрывает.
Я многим обязан Бронштейну. В своё время мне сильно повезло: на 11-летие в январе 1987 года отец, зная мою страсть к шахматам, подарил мне только что вышедший «Самоучитель шахматной игры» Бронштейна. Книгу я поначалу принял равнодушно, ещё не подозревая какая атомная бомба попала ко мне в руки и только потом, изучив до конца понял, что её содержание далеко выходит за рамки обычного шахматного учебника для начинающих. Эта книга была изложением оригинального авторского мировоззрения, частью которой была такая же оригинальная авторская философия шахмат, как части человеческой культуры. Через шахматы Бронштейн учил своих читателей трём очень трудным вещам: самостоятельно мыслить, принимать решения и нести за них ответственность.
Конкурируя с Ботвинником, своим главным идейным и шахматным оппонентом, Бронштейн не только пропагандировал творческую сторону шахмат своей игрой, он её активно теоретически обосновывал в своих книгах и статьях. Для десятков тысяч простых советских шахматных любителей был абсолютно чужд сухой холодный ботвинниковский исключительно спортивный подход к шахматам. Для них шахматы были радостью и удовольствием, особой формой человеческого общения, творческого диалога, ведущегося на особом шахматном языке, имел безупречную репутацию и высокий моральный авторитет.
В противоречии с этими фактами в книге Сосонко Бронштейн изображён как эгоистичный капризный неврастеник, который быстро перегорел после матча с Ботвинником и в уже в конце 50-х годов прошлого века вышел из большой игры, пропагандировал разной степени бредовости чудаческие идеи (например, что шахматы — это искусство, но никоим образом не спорт), истекал ядом в адрес коллег-шахматистов, прежде всего Ботвинника, был падок на лесть, люто не выносил критики. Каспаров в четвёртом томе «Великих предшественников», объясняя трагический слом, произошедший с Фишером, писал, что его масштаб как шахматиста значительно превосходил его масштаб как личности. Ту же самую мысль Сосонко пытается внушить читателям и о Бронштейне.
Автор неудачно и по-дилетантски пытается оспаривать творческие и философские взгляды Бронштейна, осуждает его за те или иные поступки. Ставит ему в вину тесные дружеские связи с Б. С. Вайнштейном, занимавшим высокий чин в НКВД в 30−40-е годы. Считает правильным то, что Бронштейна в 70−80-е годы долгое время не выпускали на зарубежные турниры, так как он не мог давать результаты, о которых могло рапортовать спортивное начальство, хотя в любом нормальном государстве спортсмены, как и прочие граждане, ездят за границу для себя, а не для начальства. И уж совсем удивительно читать сомнения Сосонко о том, стоило ли Бронштейну отказываться от подписания коллективного письма советских шахматистов, осуждающих Корчного, отказавшегося возвращаться в СССР.
Генна Сосонко хорошо известен своими содержательными биографическим очерками о жизни известных шахматистов. Он всегда объективен и для каждого из них находит добрые слова. Однако в книге про Бронштейна этого нет. Автор к нему пристрастен, зол, раздражителен, периодически теряет объективность, из-за чего книга сильно проигрывает.